ЕРМОЛОВ Алексей Петр. (1772—1861) — генерал. Отличился в кампанию 1812 года. Быстро завоевал популярность среди радикально настроенного офицерства и широких слоев общества. Назначение его в 1817 г. главноуправляющим Грузии имело отчасти в виду удалить его из Петербурга. 1820 год, когда в обществе обсуждался вопрос о войне за освобождение греков с Турцией, и Е. назывался как главнокомандующий, — год его наибольшей популярности. Ему пишут стихотворные оды и послания Рылеев и Кюхельбекер. На Кавказе Е. был в известной мере самостоятелен. Кавказскую политику его можно характеризовать как жестокое и прямолинейное распространение власти России на горские племена. Сложность его характера и склонность к политическим комбинациям вызывала нередко отзывы вроде позднейшей пушкинской характеристики: «великий шарлатан» (1834 г.). Самостоятельность его и оппозиционность по отношению к Александру I и его политике способствовали его популярности в среде декабристов и навлекли на него подозрения в деле о 14 декабря. В 1827 г. во время персидской войны сменен Паскевичем и отставлен. С тех пор более не служил и занял место в рядах «бездейственной оппозиции». Для того, чтобы повидаться с Е., Пушк., едучи на Кавказ, в 1829 г. делает, по собственному признанию, двести верст лишних. Кроме простого желания посетить Е., здесь могло быть также и желание Пушк. заняться историей Грузии и ермоловского периода на Кавказе (созревшее к 30-м годам). Замечание Пушк. о том, что «о правительстве и о политике не было ни слова» при встрече, находится в видимом противоречии даже с передаваемыми самим Пушк. в его путевых записках разговорами (критика Паскевича о влиятельности немцев в армии, о кн. Курбском, без сомнения, с намеками на современное и личное положение и т. д.). В письме к Д. В. Давыдову (процитированном этим последним в письме к Вяземскому) Е. пишет: «Был у меня Пушкин. Я в первый раз видел его и, как можешь себе вообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я нашел в себе чувство, кроме невольного уважения» — и далее о стихах Пушк.: «Вот это поэзия! Это не стихи нашего знакомого Грибоедова, от жевания которых скулы болят».