ГЕТЕ Иоганн Вольфганг — величайший поэт Германии (1749—1832), обновивший, пересоздавший и поднявший на невиданную высоту все роды немецкой поэзии — драму («Фауст»), роман («Вертер», «Вильгельм Мейстер»), лирику, — был старшим и виднейшим литературным современником Пушк., но в меньшей степени связан с его внутренней жизнью и творчеством и не вызывал таких восторгов, как другие «властители дум» того времени — Вальтер Скотт и Байрон.
Однако Пушк. ставил его чрезвычайно высоко, и в целом ряде отзывов отразилось его внимание к немецкому поэту. То, что он в письме к Бестужеву (июнь 1824 г.) называет Г. полупокойником, относится, конечно, только к физическому состоянию 76-летнего старика, сохранившего еще всю умственную свежесть.
В марте того же года Пушк. писал из Одессы вероятно Вяземскому: «Читаю Библию, святой дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира». Неоднократны менее значительные упоминания о Г. в письмах (к брату в 1822 г., к Вяземскому в мае 1825 г., к Раевскому в августе 1825 г., Погодину в июле 1828 г.), равно в письмах к Пушк. (Гоголя, Гнедича, Катенина). Пушк. дошел до сознания того, что Г. выше Байрона. Наконец в статье «О сочинениях Катенина» (1833) опять говорится, что «Байрон в своем Манфреде... ослабил дух и формы своего образца (т. е. «Фауста»)».
В наброске заметки о книге Дмитриева «Путешествие в Париж и Лондон» (1834) похвала легким литературным жанрам отливается в признание: «Благоговею перед созданием Фауста, но люблю и эпиграммы etc». К тому же году относится набросок статьи
«О русской литературе (с очерком французской)», где говорится:
«В Германии (что довольно странно) отличилась новая сатира, едкая, шутливая, коей памятником остается Ренике (т. е. Рейнеке Лис) Гете» (в варианте сказано: «Гете оживил сатиру Ренике Фукс»). Среди эпиграфов, столь веско-значительных у Пушк., взят из Г., во-первых, эпиграф к наброску «Кто знает край, где небо блещет», повторяющему итальянские мотивы той песенки Миньоны (из романа Г. «Вильгельм Мейстер»), первые слова которой («Kennst du das Land» — «Знаешь ли ты страну») взяты в эпиграф к наброску. Из «Пролога в театре» к «Фаусту» взят отброшенный затем эпиграф не то к «Кавказскому пленнику», не то к наброску «Таврида»: Gib meine Jugend mir zurьck (возврати мне мою молодость).
Показателем внимания Пушк. к Гете может служить также то живое участие, которое он принимал в работе Губера над переводом «Фауста». Правда, те отрывки в этом переводе, которые, по ошибочному указанию Губера, принадлежат Пушк., оказались впоследствии работой И. А. Бека, но не вызывают сомнения сообщения Губера о том, что, когда он, взбешенный цензурными запрещениями, разорвал рукопись своего перевода, Пушк. заставил его приняться за вторичный перевод.«При его советах, под его надзором труд мой быстро продвигался вперед...
Многие места перевода исправлены П-ным». Но высокое мнение Пушк. о Гете казалось недостаточным той группе пламенных поклонников немецкого поэта («архивных юношей» — см. это слово), которая объединялась по службе работой в Московском архиве иностранных дел, а по литературе — журналом «Московский Вестник». Один из виднейших представителей этой группы поэт Веневитинов обратился к Пушк. с посланием, где указывал, что к воспетым Пушк. поэтам Байрону и Шенье должен быть присоединен Гете — «наставник наш, наставник твой». «И верь, он с радостью живой в приюте старости унылой еще услышит голос твой» — уверял Веневитинов нашего поэта. Откликом этого уверения является предположение о том, что на «Сцену из Фауста» Г. ответил четверостишием An***, сопровождавшим присланное П-ну в подарок перо. «Рассказывают, — сообщает Пушк. В. Анненков, — что Гете послал Пушк. поклон через одного русского путешественника и препроводил с ним в подарок собственное свое перо, которое, как мы слышали, многие видели в кабинете Пушк. в богатом футляре, имевшем надпись «Подарок Гете». Перо это хранится и теперь в Пушкинском Доме Академии наук, но отнесение препроводительного четверостишия Г. к П-ну представляется очень мало обоснованным. Наконец, своеобразным отголоском творчества Г. являются у Пушк. опыты восполнения мотивов и образов «Фауста» прежде всего в «Сцене из Фауста» (1825), а также в веренице черновых отрывков под названием «Адская поэма» (1821). Долго комментаторы принимали «д-ра Ф.», к которому обращены реплики отрывков, за кишиневского д-ра Фрикена, но совершенно ясно, что речь идет о д-ре Фаусте и отрывки в части представляют собой диалог между ним и Мефистофелем при посещении преисподней. Мефистофель, называя адские реки Ахерон, Коцит, Флегетон, предлагает д-ру Ф. смело перебраться через них, тот ищет место, тогда Мефистофель предлагает свой хвост вместо моста и т. д. Так же объясняются стихи отрывка: «Вот доктор Ф(ауст), наш приятель! — Живой? Он жив да наш давно. — Сегодня ль, завтра ль, все равно». То есть дьяволы удивлены, что Мефистофель привел в ад живого человека, но Мефистофель так уверен в конечной победе над опутанным им Фаустом, что считает себя вправе заявить: «Он жив да наш давно». Шуточные отрывки, являясь отголоском того чтения Гете, которому предавался Пушк. на юге, к сожалению, не отлились в законченное создание. Но к мысли как-то восполнить своим воображением «Фауста» Пушк. все-таки вернулся через несколько лет.