АБВГДЕЁЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЭЮЯ

«НАЧАЛО ПОВЕСТИ О ПРАПОРЩИКЕ ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА»

«НАЧАЛО ПОВЕСТИ О ПРАПОРЩИКЕ ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА» — Ключ к уяснению замысла этой повести определяется ее первыми строками — ссылкой на 1825 г. и зачеркнутым обозначением точного маршрута героя: Черниг. полк., в местечке Василькове, Киевск. губ., стоял Черниговский пехотный полк, , Киевск. губ.

В эту пору в мест. Василькове, Киевск. губ., стоял Черниговский пехотный полк, декабрьское восстание которого явилось последней революционной вспышкой 20-х гг. Армейский прапорщик, полунищий безземельный дворянин, воспитанник сиротского дома или кадетского корпуса, живущий «с одного жалованья» — фигура типическая как для участников восстания Черн. полка (в его революционных рядах действовало 5 прапорщиков), так и для всего левого крыла южных декабристов. Пушк. лично знал только вождей восстания (С. И. Муравьева-Апостола, отмеч. им в сожженной Х главе «Онегина» и Бестужева-Рюмина), но вообще был хорошо осведомлен и по печатным источникам («Донесения след. ком.» и «Высоч. утвержд. приговор об офицерах Чернигов. полка, судимых в Могилеве»), и по позднейшим рассказам некоторых декабристов, виденных им в 1829 г. на Кавказе. Эти материалы, оживленные воспоминаниями о встречах с армейскими заговорщиками в Кишиневе и Одессе, позволили Пушк. безошибочно определить типический облик «героя», впервые заявившего себя на русской исторической сцене в рядах деятелей Общества соедин. славян и участников васильковских событий.

Повесть о прап. Черн. полка брошена была Пушк. в то же время и по тем самым причинам, по которыми он уничтожил Х гл. «Онегина»: в условиях революционного подъема 1830 г. на западе и усиления цензурно-полицейских репрессий в России отказ от сколько-нибудь сомнительных в политич. отношении проблем вызывался мерами естественной предосторожности. О попытке какой-то нейтрализации фабулы свидетельствуют зачеркнутые ссылки на Чернигов. полк и Киевск. губ., но без них повесть лишалась своего исторического стержня, и, видимо, потому переработка ее была прекращена.

В серед. 1831 г. Пушк. рассматривал эти наброски уже только как сырой материал и, подготовляя к печати «Повести Белкина», почти без изменений перенес в написанного предыдущею осенью «Станц. смотрителя» целую страницу из брошенной вещи — описание лубочных иллюстраций к легенде о блудном сыне. Возможно, что именно та ситуация, кот. намеч. в повести о прапорщике Черниг. п., возродилась через три года в «Мед. всад.». В набросках «4 мая 1825 г. произведен я в офицеры» и т. д. впервые в круг пушкинских образов вошел герой, социальная природа которого показана позже в «Мед. вс.».