АНТИЧНОСТЬ и Пушкин — Античность играла большую роль в образовании литературной деятельности Пушк. на всем ее протяжении. С детства отлично знавший франц. язык, он еще до поступления в лицей, под влиянием окружающих, успел широко познакомиться с франц. литературой XVII и XVIII веков. Через нее он мог получить понятие о главнейших корифеях античной поэзии.
В лицее это влияние античности углубилось благодаря изучению латинского языка, древней истории и философии, риторики и истории, всеобщей литературы, в частности французской. Лицейские стихотворения Пушк. свидетельствуют о том, что знании поэзии, элементов истории и философии античности. В них преобладает главным образом — по-видимому под влиянием Парни, — анакреонтический дух («Гроб Анакреона», «Фиал Анакреона» (с легким фривольным отношением к жизни; но наряду с этим заметно увлечение Тибуллом, Вергилием, в котором он впоследствии несколько разочаровался, называя его «творцом немного тощей Энеиды», но продолжая восхищаться «Буколиками» и отчасти «Георгиками», Горацием, который занимал его всю жизнь (ср. особенно прямые подражания ему в стих. 1835 г.: «Кто из богов мне возвратил» и 1836 г.: «Памятник»), Катуллом («Мальчику»), а также сатириком Ювеналом, которому он подражает уже в 1815 г. («К Лицинию»).
В «Послании к Лиде» (1816) упомянуты: Сократ, Платон, Зенон, Катон, Аристипп, в стих. «Пирующие студенты» (1814) — Сенека, которым он всегда интересовался и, между прочим, остроумно пародировал его в «Евгении Онегине» («Мы рождены, сказал Сенека, для пользы ближних и своей: нельзя быть проще и ясней»).
Хорошо известны ему уже по школьной скамье крупные факты и фигуры античной истории, а также некоторые из античных историков, в частности Тацит («Пирующие студенты»); впоследствии (1825 г.) он пишет замечания на его «Анналы» (в связи с работой над «Борисом Годуновым» и раздумьем о своем изгнании), а затем пользуется Тацитом (1835) для своей недоконченной исторической повести «Цезарь путешествовал». По выходе из лицея Пушк. углубляется в чтение Овидия и, будучи сослан в Бессарабию, сопоставляет его судьбу со своей — в стихотворениях «К Чаадаеву» и «К Овидию» («Овидий, я живу близ тихих берегов»).
В «Цыганах» (1824 г.) в уста старого цыгана вложено трогательное местное предание о сосланном на Черное море Овидии. Для Пушк. — Овидий крупный психолог и авторитет в делах любви: так, в заметке своей о «Полтаве» Пушк. ссылается на женские фигуры в «Метаморфозах» Овидия. Во вторую половину своей деятельности Пушк. старается не только расширить, но и углубить свое знакомство с античностью. Его глубоко интересует падение Римской республики и Римская империя, история которой наводила его на сопоставления с русской современностью.
В упомянутых «Заметках на Анналы Тацита», написанных незадолго до смерти Александра I, он отчетливо понимает, что с Тиберием рушатся последние остатки республики, но у этого мрачного императора он видит проблески человечности, явно намекая на отсутствие таковой у Александра I, которого он в одном из писем этой эпохи прямо называет Тиберием.
В этих же заметках его интересует тип политического авантюриста, как бы самозванца (Агриппы Постума), опасного для императорской власти, а также картины народных движений. В «Записке о воспитании» (1826 г.) он пишет, вызвав тем явное неудовольствие Николая I, что Брут и Кассий отстаивали правое дело против узурпатора Цезаря. В отрывке «Цезарь путешествовал» он замечает, что примирившийся с Августом бывший соратник Брута и поэт Гораний лишь из дипломатических видов приписывает себе трусость в сражении при Филиппах (42 г. до н. э.) между последними республиканцами и цезарианцами.
В «Египетских ночах» его увлекает образ Клеопатры, причем, по собственному его признанию, на него произвел впечатление характерный отзыв о ней третьестепенного позднего римского историка Аврелия Виктора. Пушк. также принадлежит вольный перевод одной элегии философа-поэта Ксенофана, блестящее подражание Анакреону (см.). В этот же период под влиянием собственного литературного опыта и увлечения русской народной поэзией, а также в связи с появлением гнедичевского перевода «Илиады» Пушк. живо интересуется Гомером и высказывает о нем суждения, гораздо более рациональные, чем у его французских учителей вроде Вольтера, вслед за которыми он в юности («Бова») — правда, в шутку — называл величайшего греческого поэта «болтуном страны Эллинския». Вообще, говорит он в статье «О русской литературе с очерком французской» (1834 г.), «каждый образованный европеец должен иметь достаточное понятие о бессмертных созданиях величавой древности».